О ПАРТИЙНОСТИ ИСИДОРА

 

1

У меня имеются три интересных документа, в которых отражена, в каждом по-своему, некая подтасовка в биографии моего деда Исидора Самойловича Розы. Причем об этой подтасовке он как-то рассказал мне сам.

По складу его характера, деда не привлекала партийно-идеологическая работа, – но зато привлекала борьба за права пролетариата, истинным представителем которого он был. По этой причине он никогда не состоял членом Социал-демократической партии Венгрии, а участвовал в Венгерской революции 1918-1919 годов лишь как профсоюзный деятель; по этой же причине, оказавшись в СССР, он не вступил и в РКП(б)-ВКП(б)-КПСС, вполне довольствуясь своим статусом политобмененного участника Венгерской революции.

Но вот пришла пора выходить на пенсию, – и тут выяснилось, что он будет получать не персональную пенсию участника революции, как его соратники, а обычную скудную пенсию рядового советского трудящегося. Кроме этой скудной пенсии, он, как выяснилось, не вправе будет претендовать и на ежемесячные продуктовые пайки в спецмагазине, и на лечение в обкомовской больнице, – что было тоже привилегией всех участников революции.

Всех – да, как оказалось, не всех. Потому что все, кроме деда, были членами партии, а он не был.

И вот, по совету партийных руководителей, уже перед самым выходом на пенсию дед вступил все-таки в партию.

Но само по себе это тоже не спасло бы положения. И пришлось в анкете, по совету тех же партийных руководителей, добавить вымышленный факт, – что он-таки "состоял членом Социал-демократической партии Австро-Венгрии с 1908 г. по 1919 г.". Да и прием его в КПСС как-то умудрились оформить задним числом – как якобы состоявшего в ней "с марта 1919 г." (т. е. приурочили к моменту провозглашения 21 марта 1919 года Венгерской Советской Республики).

По своему характеру дед был крайняя противоположность сталинскому поколению партийцев – приспособленцев и рвачей. И я не сомневаюсь, что, следуя своей пролетарской честности и революционной бескомпромиссности, он поначалу не поддавался на уговоры об этой невинной, так сказать, подтасовке в анкете. Но авторитетные партийцы, – желая ему же добра, – все же уговорили его.

И благодаря этому, я потом сопровождал иногда мою маму в спецмагазин, – и нам доставалось от пайка участника революции что-нибудь вроде банки сгущенки, круга колбасы или куска сыра.

В результате этой санкционированной свыше подтасовки получилось и некоторое несоответствие между справкой одесского Партийного архива (илл. 1) и справкой МОПРа (илл. 2). По справке архива, дед "состоял членом КПСС с марта 1919 г.", а по справке МОПРа, он "прибыл в СССР в 1922 г."

Причем до этого он никогда не был на территории России-СССР – получается, что он вступил в РКП(б)-ВКП(б)-КПСС, находясь в Венгрии. Что-то не слышал я о членстве в этой партии людей, никогда не бывавших на территории России-СССР.

...Я всегда гордился тем, что мой отец Айрон Степанович Арзунян, занимая руководящие инженерные должности, так и увильнул от членства в партии, хотя его и "толкали" туда; и эту его приверженность беспартийности благополучно унаследовали два его сына: я и мой брат Леон. Что же касается моего деда по материнской линии Исидора, то хотя он формально и стал членом партии, – якобы с 1919 г, – то, оказывается, он тоже был не подлинным старым большевиком, а в какой-то мере липовым, по сути тоже длительное время увиливавшим от членства в партии.

Да, он был участником Венгерской революции и даже одним из активных участников ее террора, – и это чуждо моему мироощущению как одного из первых авторов советского диссидентского самиздата. Тем не менее я всегда отделял утопистов и террористов ленинцев от приспособленцев и рвачей сталинцев; и хоть осуждал оба эти клана, – но осуждал их по-разному.

Дед Исидор был типичным ленинцем, готовым жертвовать собой ради социальной справедливости, как он ее понимал. Другой вопрос, что понимал он ее ложно.

Таким образом, как со стороны отца, так и со стороны деда по материнской линии я чуть ли ни с детства получил некий наглядный урок гражданственности, – заключавшейся в те времена прежде всего в том, чтобы держаться в стороне от катастрофически скомпрометировавшей себя ВКП(б)-КПСС. Но это означало, увы, и отказ от многих "бытовых" благ: от карьеры, от более высокой зарплаты, от возможности жить в самостоятельной квартире, от права ездить заграницу и т. п.

В общем, хоть в 1919 г. в Венгрии мой дед и вел себя, по моему разумению, как утопист и террорист – тем не менее было в нем и кое-что такое, что вызывало во мне, его внуке, гордость своим дедом. А именно: были в нем такие неоспоримые достоинства как пролетарская честность и революционная бескомпромиссность.

 

2

Во время Перестройки тотальный советский бюрократизм несколько смягчился, – и я решил воспользоваться этим, чтобы как раз к столетию Исидора в 1988 г. официально уточнить некоторые данные о нем и, может быть, опубликовать хотя бы небольшую юбилейную статью. Послал запрос в Партийный архив Одесского обкома КПУ и в Центральный партийный архив Института марксизма-ленинизма при ЦК КПСС – и получил оттуда хоть и краткие, но весьма интересные для меня ответы.

Опираясь на эти ответы и используя свои записи, сделанные еще при жизни деда, я опубликовал статью в "Вечерней Одессе" (илл. 3). Конечно, как обычно, по неписаным советским правилам не согласовывая со мной, редакция внесла в эту статью некоторые изменения – а по сути, искажения, что собственно не было для меня, профессионального советского журналиста, неожиданностью. Но так как статья была для меня в значительной степени личной, особенно важной, – то я сохранил ее машинописный оригинал и даже привез его, в составе моего архива, с собой в эмиграцию (илл. 4). Я ведь всегда чувствовал, что дождусь когда-нибудь права на некое "сведение счетов" с произволом советских редакторов.

И вот теперь я хочу "свести счеты" по моей статье об Исидоре.

1. "...Советское правительство во главе с В. И. Лениным договорилось об обмене венгерских политзаключенных на плененных во время Первой мировой войны венгерских офицеров – это дало деду возможность переехать с семьей в СССР. Венгерский коммунист, он с 1919 г. стал членом нашей партии".

Второго из двух предложений данного абзаца нет в оригинале, оно целиком придумано редактором. В этом предложении – две явные, конъюнктурные лжи: во-первых, дед не был в Венгрии не только коммунистом, но даже и социал-демократом, – а был лишь беспартийным профсоюзным деятелем; и во-вторых, я – как автор статьи – никак не мог написать "нашей партии", потому что никогда не состоял в ней.

2. В оригинале: "Во времена сталинизма дед казался вполне верноподданным членом партии". В публикации: "Во времена сталинщины дед казался мне притихшим, испуганным".

Как видим, между оригиналом и публикацией – существенные, на мой взгляд, расхождения.

Мое слово "сталинизм" в редакции сочли, видимо, принадлежащим к антисоветской лексике[1], заменив его на разрешенное после Хрущевской оттепели – "сталинщина". Не прошло и мое выражение "верноподданный член партии", так как редактор – возможно, это был сам главный редактор Борис Деревянко – мог принять его и на свой счет. Ну, а называть деда "притихшим, испуганным", как написал редактор, – это уже было просто неуважение к памяти деда, поскольку он как раз отличался противоположными качествами: был зачастую шумным и бескомпромиссным, за что его и выбирали постоянно в народный контроль.

3. Концовка моего оригинала статьи вообще не была опубликована:

"Когда я был еще ребенком и просил темным зимним утром зажечь свет, то дед учил меня:

– На каторге в Венгрии у нас был подъем в пять утра. В полной темноте мы стелили, брились, умывались и одевались. Научись и ты действовать в темноте – может, когда-нибудь пригодится.

Мне такая игра понравилась – и я научился этому на всю жизнь. Но, к счастью, мне не приходилось попадать в ситуацию, в которой оказался дед, и навык не пригодился".

Может, редактору не понравился в этих словах деда как бы намек на то, что, подобно тому как он попал в Венгрии на каторгу, – так же и я могу, став взрослым, попасть в Советском Союзе в ГУЛАГ? Тем более, что, несмотря на горбачевскую Перестройку, в момент данной публикации ГУЛАГ еще отнюдь не сдал свои позиции.

...Впрочем, для советской прессы, даже и во времена Перестройки, эта публикация была достаточно смелой. Поскольку Борис Деревянко, хоть и был в Одессе в общем-то сановным партийцем, – но относился к тому меньшинству партийцев, которые были перестроечниками-реформаторами типа Михаила Горбачева. И не случайно, конечно, статья была опубликована в номере от 7 ноября 1988, – т. е. в номере, посвященном 71-й годовщине Октябрьской революции (а такие, праздничные номера готовились особенно тщательно), – чтобы и этой статьей продемонстрировать в очередной раз лояльный Горбачеву, перестроечный характер "Вечерней Одессы" во главе с ее главным редактором.