ПОНЯТИЕ БОГА

 

Тетрадь 1.

Трудно найти какие-либо свойства человеческой породы, которых не было бы, хотя бы в зачаточном состоянии, у животных. Даже зачатки мышления есть у животных! И вот одно из удивительных свойств человеческой породы, ничего похожего на которое мы не можем найти у животных, – это религиозность.

Атеисты утверждают, что религиозность – это производное от страха перед непознанным миром, который окружал первобытного человека. Но ведь для  животного мир еще более непознан, животное тоже обуревают масса страхов перед опасностями, реальными и мнительными, – почему же у животного мы не находим ничего похожего на религиозность?

Но может быть, религиозность – это не коренное свойство человеческой породы, – а временное заблуждение, как утверждают атеисты? Увы, факты говорят о другом.

Те, кто не религиозны, делятся на две разновидности: бандиты и атеисты.[1]

Бандиты не верят ни во что – и поэтому подчиняют всю свою жизнь своим прихотям, относясь к человечеству с таким же циничным пренебрежением, как человечество относится к неживой природе: мол, это только материал, из которого я вправе делать все, что мне заблагорассудится. Для бандита человечество – это неживая природа, это нечто мертвое! И поэтому человечество, естественно, рассматривает бандита как врага, как угрозу себе – и старается уничтожить его. Человечество отвечает бандиту той же монетой: для человечества бандит – это неживая природа, мертвечина, от которой надо избавиться. И так же, как притягивают друг друга равно земной шар и мальчишка, падающий с дерева, но падает лишь мальчишка, а земной шар остается на месте (теоретически они падают друг другу навстречу, но с силами обратно пропорциональными массе мальчишки и массе земного шара), – так и бандит, и человечество друг по отношению к другу враждебны и практически человечество уничтожает бандита, а бандит не в состоянии уничтожить человечество.

Бандит – это как бы необходимый запланированный отход производства, без коего вообще и не бывает никакого производства. Так что, это как бы и не человек, а просто неудавшаяся, забракованная деталь.

Что же такое атеист? Он против веры. Значит ли это, что он ни во что не верит, как и бандит, и по сути ничем не отличается от бандита, и по сути тоже есть бандит, просто более культурно называющий себя атеистом? Да, есть среди атеистов ханжи, которые под этой вывеской "атеист" скрывают то, что они самые что ни на есть обыкновенные бандиты, – но, собственно, точно такие же ханжи, скрытые бандиты, есть и среди тех, кто называют себя религиозными. Это уже явление другого порядка – ханжество, которым прикрывается часть бандитов; но далеко не все атеисты, как и далеко не все религиозные, – скрытые бандиты.

Стоит взглянуть на образ жизни многих атеистов – добропорядочных отцов семейств, честных тружеников – и подозрение о том, что это бандиты, отпадает. Но как же так, если они ни во что не верят, так они не верят и в человечество, – а значит, должны как будто вести себя, как бандиты, т. е. презирать человечество и использовать его в своих корыстных целях, как и неживую природу. Но ведь они этого не делают: заботятся о детях, ходят на работу – так значит, они все-таки во что-то верят: ну, по крайней мере, в своих детей, в свою работу? Верят? То есть в этих вопросах перестают настаивать на своей дьявольской логике и удовлетворяются просто верой?

– Зачем дети?

– Чтобы продолжить род.

– А зачем продолжить род?

– Чтобы обессмертить человечество.

– Зачем обессмертивать человечество?

– А затем... А черт его знает, зачем!

Это  вот и есть уже вера: деятельность, не обусловленная логически, – деятельность на веру. На веру, что так надо. Кому? Зачем?

Честность, благородство, доброта, трудолюбие. Зачем, зачем и зачем? Зачем, – если мы, люди, состоим из точно таких же атомов, как и камни, которые мы попираем ногами? Зачем, – если мы, люди, передаем свою наследственность такими же генами, как и в зерне, которое мы пожираем? Мы не лучше зерна и камня, – но ведь зерно и камень не честны, не добры, а просто существуют в соответствии с законами природы, без всякой честности и доброты. Зачем же нам это?

– Тем-то и отличается человек, что он способен на возвышенные чувства.

– А что это такое, возвышенные чувства?

– Ну, если вы это сами не понимаете, то это вам никто не объяснит. Это приходит с культурой.

– А зачем культура?

– Но ведь это потребность, свойственная именно человеку.

– Зачем? Зачем эта потребность?

– Ну, хотя бы, чтобы возвыситься над животными.

– Зачем? Зачем возвышаться над животными?

Атеист смущенно улыбается, чтобы хоть как-то покончить с этими кощунственными вопросами и смущенно скажет:

– Вы циник!

– Но почему? Логика – так логика. Логика до конца. А если в столь важных вопросах она вдруг исчезает, – то это уже не логика, а вера! Атеист, вы верите – вы верующий! Вам кажется смешным даже говорить о боге[2] с крылышками, – но вот в детей вы верите, в трудолюбие верите! Верите, не умеючи логически объяснить, зачем это. А ведь это религиозность – самая что ни на есть обыкновенная религиозность, когда верят в понятия, которых не умеют объяснить логически, но которым, несмотря на это, подчиняют всю свою жизнь. Ведь бог с крылышками – это просто красивая сказка на религиозную тему; в эту сказку не верят сейчас даже попы.[3] Но бог непознаваемый, – это не бог с крылышками, это нечто иное: это тот бог, в которого верите и вы, атеисты, даже не замечая этого и отмахиваясь от этого обеими руками. Это та самая вера в нечто непознаваемое, на которой я вас только что поймал: дети, работа и т. д. Вот атрибуты вашего бога, атеист, – а вы говорите, что вы неверующий!

Атеизм – это тоже религия, в данный момент – это антирелигия, направленная против устаревших христианства, иудаизма, мусульманства и др. Да, именно против устаревших религий направлен атеизм, а не против религии вообще, – потому что ведь атеисты верят! Просто нет пока еще сейчас религии, объединяющей все постулаты этой веры современного человека, – в век первых атак на космос. Но отдельные элементы веры есть, – иначе распалось бы человечество, ибо все превратились бы в бандитов; ибо тот, кто ни во что не верит, логически должен стать бандитом.

Так какова же она, эта религия будущего – религия, которую на обломках устаревших религий создают современные атеисты?

Почему у животных нет ничего похожего на веру, а у людей наоборот: эта вера – обязательный признак человеческой породы? Почему?

Даже на самых отдаленных островах, даже в самых непроходимых джунглях, совершенно оторванные от остального человечества племена, на тысячелетия отставшие в своем культурном развитии, – даже такие дикари, и то верят! И в тоже время умнейшие из животных: собаки, обезьяны, киты, слоны, дельфины – не подают никаких признаков религиозности. Почему? Что это за такое сугубо человеческое свойство – религиозность?

Животному вера не нужна – он и без веры не станет бандитом. Конечно, с нашей, современной, человеческой точки зрения, животное способно на всякие жестокие, "бесчеловечные", "животные" поступки. Но жестокость животного почти никогда не направлена против собственного вида, как жестокость человека-бандита. Человек-бандит, который ни во что не верит, готов ради своих извращенных инстинктов (не добывать жизненные блага честным трудом; убивать единоплеменников ни за что, зачастую просто из прихоти и т. д.) – бандит готов уничтожить все человечество. Жестокость животных – другого рода: ее даже при современном, далеко еще невысоком уровне наших биологических знаний почти всегда можно объяснить пользой для эволюции вида.

Паучиха съедает после полового акта паука – невообразимая жестокость! А  может, необходимость для вида? Заметьте: не до, а после акта; и не паук паучиху – а наоборот! То есть паук больше не нужен; может быть, даже был бы вреден для вида, – а вот паучиха нужна, чтобы родить потомство. У некоторых видов пауков паучиха набрасывается на новорожденных детей своих и поедает тех из них, кто не успеет убежать, – невообразимая жестокость! А может быть, этим она отбраковывает слабых, которые бы ослабляли породу в целом (наследственность, конкуренция в пище и т. д.) – тем самым паучиха помогает эволюции своей породы. То же самое, если взять крокодилов или волков: почти всегда можно найти причину их жестокости – причину, которая подчинена главному смыслу жизни всякого живого существа: способствовать эволюции своей породы.

Так что человек-бандит куда хуже самого жестокого из животных. И не оскорбляйте, пожалуйста, животное, обзывая человека "животным"!

Почему же человек, не верящий ни во что, становится бандитом, врагом своей породы, – а животное обходится без веры и, несмотря на это, работает на свою породу?

Наверно, потому, что человек сложнее животного, что психика его сложнее: сложнее информация, которую он носит в своей голове; сложнее работа, которой он обеспечивает себе пищу и тепло; сложнее общество, в котором он живет. А чем сложнее машина, тем большее количество ошибок и поломок подстерегают ее. Когда всадник погибал, упав с лошади, он погибал один, – а когда падает современный авиалайнер, погибают десятки людей. Ошибки психики человека во столько же раз опасней ошибок психики животного, во сколько раз у человека психика сложнее, чем у животного.

Кроме того, иерархия современной человеческой популяции несравненно сложнее, чем иерархия даже в таких животных сообществах, как пчелиное или муравьиное. У муравьев несколько специальностей – у людей тысячи специальностей и тысячи общественных положений. Каждый человек современного человечества выполняет какую-то очень узкую свою функцию, – а остальное вынужден доверить другим людям. Первобытный человек был один на один с природой (до разделения на профессии) – он вынужден был быть и воином, и охотником, и поваром, и врачом, и учителем, и философом. Современный повар верит врачу, принимая его лечение, – а врач верит повару, вкушая его обед. И оба они верят тысячам других людей, без услуг которых, хотят они этого или не хотят,  не могут обойтись, – потому что так уж устроено современное человечество и удрать от этого некуда, потому что не осталось уже белых пятен на нашем обжитом глобусе.

Человек овладел средствами массового уничтожения. Человек овладел средствами предупреждения беременности. Если животному инстинкт подсказывает, кого убивать, а кого не трогать, – инстинкт, сформированный эволюцией в целях улучшения породы, – то человеку инстинкт уже не подскажет, бросать атомную бомбу или нет, рожать детей или нет. На такие вопросы инстинкт еще не сформировался, – ведь формируется он на протяжении многих и многих поколений.

Человек стал намного могущественней, чем это предусмотрено шкалой инстинктов его эволюции, – и тем самым это могущество вышло из-под контроля эволюции. Инстинкт подсказывает волку, что, чтобы утолить голод, он должен убить овцу; что он должен убить волка-конкурента, угрожающего его жизни, желающего отбить у него стаю, – чтобы сильнейший стал продолжателем рода. Эти инстинкты сформированы эволюцией в целях улучшения породы. Но когда американскому летчику надо было сбросить атомную бомбу, он не думал об эволюции и породе человечества, потому что он не был философом; а инстинкт не мог ему ничего подсказать. Потому что еще ни одному человеку на протяжении всей эволюции человечества не было дано такой мощи: нажатием кнопки уничтожить сотни тысяч людей – и инстинкты, сформированные эволюцией ничего не могли подсказать ему, потому что эволюция ни с чем подобным не встречалась.[4] И летчик не заметил, как стал бандитом, – я уверен, он этого даже не заметил;  другое дело, если бы ему пришлось душить человека своими руками – тут бы инстинкты многое  подсказали ему: враг это или не враг и т. д.

Современное человечество обладает уникальным коллективным умом, – но с ростом специализации в этом постоянно усложняющемся коллективном уме каждый индивидуальный ум становится все более узким, все более дисгармоничным. Священник не бросил бы атомную бомбу, – но зато, отдавая все свои силы познанию бога, он не нашел бы времени овладеть летным мастерством. Священник глуп, как летчик, – а летчик плохо понимает человечность. Жизнь каждого человеческого индивидуума многогранна, – но как специалист каждый обладает собственной оригинальной информацией лишь по незначительной части вопросов, с которыми приходится сталкиваться в личной жизни; все остальное – львиную долю информации – приходится принимать на веру от других специалистов. Инженер верит философу, учителю, врачу , повару в столовой, водителю троллейбуса и т. д., – потому что без них он просто не смог бы обойтись, а они в свою очередь верят ему и друг другу.

Мы так привыкли ко всем этим своим многочисленным верам, что уже и не замечаем их, – у нас выработался уже автоматизм веры. И если вот так вот неожиданно спросить кого-то из нас, атеистов, во что он верит, – то он, пожалуй, и скажет:

– Ни во что!

А между там зубарит для чего-то высшую математику (хотя зарплата у математика не больше, чем у портного) и большую часть своей зарплаты (он даже не считает, какую часть) тратит не на себя лично, а на детей. Да, есть в нас много вер, – но то, что мы не осознали это по-настоящему, зачастую вредит нам.

– Я не верю ни во что, – говорит себе вот такой вот хороший специалист и хороший семьянин.

Только гениям из специалистов удается кроме своей специальности, стать еще и хорошим философом. А остальных зачастую сбивает с толку этот легкомысленный, распространеннейший постулат атеизма:

– Не верю ни во что!

Это по сути стало бичом современного атеизма в самых развитых странах мира: в нашей, в Соединенных Штатах, в Швеции и др. Взгляните а эволюцию преступлений: раньше человек воровал, чтобы насытиться; насиловал  – при слишком долгом половом воздержании; убивал, чтобы присвоить деньги – в общем, преступниками были люди в чем-то обиженными человечеством и решившие таким вот бесчеловечным путем взять реванш. Сейчас все больше западные страны захлестывает волна вандализма; это новшество, к сожалению, стало появляться и у нас: воруют не от голода, – а коньяк, автомашину; насилуют, имея жену и прогрессирующую половую слабость; убивают просто от злобы. Нередко на электрический стул садится порядочный в недавнем прошлом человек: специалист, семьянин. Но это крайние случаи, – а во сколько раз больше более "мягких" случаев: вдруг спился; или был специалистом, а стал халтурить; или удрал от детей, оставив их без средств к существованию (поймав, в тюрьму не посадят – лишь заставят платить алименты; в общем, не преступник). И еще более "мягкие" случаи – и их, этих случаев, еще больше: просто духовный кризис, нервозность с окружающими... А причина может очень проста: разочаровался! Разочаровался во всем: в профессии, в сослуживцах, в жене, в детях.

Зачем это все – ведь я ни во что не верю! Наплевать! На все наплевать, жизнь дала трещину!

"Нет щастя в жизни" – популярная наколка у нас в России. А почему так уж и нет?

Счастье – оно есть. Только надо не проходить мимо него. Надо понимать его. Надо разобраться в чем смысл жизни. Смысл жизни современного человека. Надо иметь перед собой бога – как пример, как идеал. Но неужели этот идеал все еще нуждается в вере. Неужели нельзя на уровне современных знаний логически объяснить все. Даже то, во что верят атеисты.

 

Тетрадь 2.

Бог. Что это? Те, кто верят в него, утверждают, что он непознаваем. Они просто верят, берут на веру от предыдущих поколений, как эстафету.

Атеисты же утверждают, что бога нет. Раз его нельзя познать, значит его и нет! С какой это стати принимать на веру, без доказательств, – атеист ничего не принимает на веру!

Но почему же люди так упорно верят в бога – на протяжении тысячелетий, самые различные народы и расы, в самых отдаленных уголках земли. По сути вся обозримая историей часть жизни человечества пронизана этой неистребимой верой в бога. Почему?

А может быть, идея бога – это вполне реальная идея, могущая быть научно объяснена в наш век научной революции? Может быть, это вполне необходимая, реальная идея, которую люди чувствовали интуитивно, но объяснить не могли; так же, как они, например, научились пользоваться огнем, а потом и не могли обойтись без него, а потом огонь повлиял на саму эволюцию человечества, – а вот объяснить, что такое огонь, люди смогли лишь совсем недавно, с развитием химии. И поэтому для язычников огонь был просто одним из божеств. В общем, для тех явлений, которые первобытным людям удалось при помощи зарождающегося аналитического мышления вычислить из общей гармонии природы и даже в какой-то мере обуздать и использовать в своих целях, не умея в то же время объяснить их, – для тех явлений люди и придумали идею божества. Идея божества включала в себя весь комплекс психического восприятия дикарем этого вычисленного из природы, нужного в практической жизни, но необъяснимого явления. Практически навыки овладевания этим явлением передавались от поколения к поколению, а так как это явление было необъяснимо, но все равно надо было эти навыки овладевания явлением закрепить в памяти, – то явление окружалось красочным ритуалом, действовавшим непосредственно на эмоции и таким образом дававшим возможность закрепить в памяти даже совершенно непонятное, но столь необходимое явление.

Но потом комплексный мозг человечества стал овладевать новой ступенью мышления – синтезом. Наблюдаемые факты все чаще и чаще подтверждали догадку о всеобщей связи уже объясненных и еще необъясненных явлений. И стало ясно единство природы, в целом пока необъясненной, – но бесчисленные накапливающиеся факты подтверждали и подтверждали это единство.

И идея этого единства природы тоже передавалось от поколения к поколению. Но так как в общем природа была пока не объяснена, – то эта идея ее единства, чтобы входить в сознание поколений, нуждалась опять-таки в красочном эмоциональном ритуале. И это уже была идея единого бога.

Еще не было науки, которая могла бы осветить устройство природы – и поэтому, чтобы познать природу, людям приходилось прислушиваться к тому, что подсказывали им инстинкты,  миллионами лет формировавшиеся в живом организме человека среди природы как приспособление для ориентации человека в природе. И люди прислушивались к тончайшим нюансам своих инстинктов – и старались выразить эти нюансы словами и запечатлевали эти слова на бумагу.

А так как в человеческом обществе произошла специализация, то естественно, что лучше других удавалось докопаться до этих тончайших нюансов инстинкта и зафиксировать эти нюансы на бумагу тем, кто посвящал этому занятию все свои силы: поэтам, философам, пророкам.

И вот коллективными усилиями они создали библию (книгу человечества №1) и другую религиозную классику, насыщенную информацией о гениальных догадках донаучного человечества. Но так же, как поэты и философы посвящали свою жизнь только производству идей, но вынуждены были, чтобы не погибнуть от голода, есть хлеб, произведенный народом, так и народ, занимающийся всю жизнь лишь производством хлеба насущного вынужден был прибегать для осознания природы-бога к продукции своих пророков. Это было неизбежное следствие специализации – и те, кто противился ему, оказывались более слабыми и погибали ибо не мог уже один индивидуум охватить за свою короткую жизнь все ремесла и одновременно окунуться в глубины познания, а если он игнорировал эту все усложняющуюся специализацию, то он не выдерживал конкуренции со специалистами (например, конкретно – на военном поприще) – и погибал.

Но опять-таки, только идей – мало: чтобы проникнуть в психику масс, они нуждаются в ярком, красочном ритуале. И была создана церковь для пропаганды этих донаучных догадок.

Если человек не был философом по профессии, он не мог сам дойти до всех этих необходимых во все усложняющейся жизни премудростей – и брал их на веру от церкви, загипнотизированный ее красочным ритуалом. И те, кто верил философам церкви, т. е. по сути спокойно ел их духовный хлеб, покорно подчиняясь специализации (так же, как философы спокойно ели выработанный народом хлеб насущный), – те не испытывали никаких дисгармоний в своих отношениях со всем человеческим обществом, ибо их поведение соответствовало требованиям специализации. И это ощущение гармонии их бытия и было той религиозной просветленностью, которой вознаграждались они как раем. А те, кто бунтовали, – те по сути бунтовали против специализации, несущей прогресс человечеству: ибо крестьянин, отказавшийся верить пророку, не в силах был, из-за своей занятости добыванием хлеба насущного, сам дойти до всех необходимых идей – и метался без толку всю свою жизнь, как корабль без компаса. И это было наказанием ему за отсутствие веры (а иначе говоря за нежелание подчиниться все возрастающей специализации, – и это-то и называли тогда адом для грешника).

И он уже плохо выполнял свою функцию как специалиста – добывание хлеба насущного. И тем самым вредил человечеству – и чувствовал бессмысленность своих шатаний, дисгармонию своих взаимоотношений с человечеством. Он и человечество становились как бы бесполезны, как бы враждебны друг другу, – а это сулило уже ему не счастье и жизнь, а смерть и ад, как органу, оторванному от целого организма.

Но вот, наконец, наука смогла гармонично объяснить природу. И все эти первобытные догадки кажутся теперь наивными, глупыми, смешными. И ритуалы церкви, выдуманные столетия назад, кажутся дикарскими. И люди поспешили сбросить с себя авторитет религий и церквей. Но не слишком ли рано?

Да, наука развилась удивительно мощно; удивительно мощно развилось образование народов. Но не менее мощно разрастается специализация, которая почти сводит на нет ту возможность, что как будто бы сулит всеобщая образованность: всем стать философами. Все 'уже и 'уже становится специализация, и некогда человеку не только охватить всю философию, но даже одну лишь, например, технику или даже одну лишь электронику, – не то, что всю философию! И создается иллюзия того, что все теперь умные, – а может, не умные, а может, лишь более тонкие специалисты? И сводит специализация на нет философскую образованность, – и так же, как и раньше, не может человек охватить своим взглядом все единство природы и целей своих и человечества. И нет у человека времени для философии – ведь он специалист. И если человек верит в специализацию и в свою специальность, то он гармоничен в человечестве и счастлив, – но вдруг он вспоминает, что сейчас ведь мода на ниспровержение всех и всяческих вер и задает себе вопросы: зачем и почему, но ответить на эти вопросы не может, потому что они требуют столько времени, сколько может найтись лишь у специалиста философа. И он теряет критерии смысла своей жизни и своих стремлений – и становиться растерян, несчастен, точно так же, как и религиозный вероотступник. И тут ключ к разгадке необъяснимой пока проблемы ХХ века: неуклонного роста и изощрения преступности, алкоголизма, наркоманства, половых извращений и самоубийств.

Современный человек верит не в религию, а в науку. Но у него, узкого специалиста, нет времени познать через науку всю гармонию природы, – и он запутывается во всем, что не является его специальностью. И становится несчастным и погибает. Ему надо бы брать на веру то, что понимают философы, как он берет от крестьянина хлеб. Но беда в том, что философия – самая отсталая часть современной научной революции. Ведь это надстройка, а нельзя ведь построить дом на незавершенном фундаменте! К тому же, философия тоже узко специализировалась, и язык у нее стал слишком специальный, и все меньше людей, даже среди самых философов, которые в состоянии охватить все хотя бы самые главные направления одной лишь философии. И трудно нефилософу верить в эту существующую где-то далеко от него философию, скрытую за семью печатями специализации философии. И поэтому каждый старается быть в меру своих сил философом, – но в лучшем случае может стать лишь более-не-менее толковым дилетантом, да и то путем многолетнего перенапряжения всей своей психической жизни, – ведь философствование приходится совмещать со специальностью. Да и приходит это лишь с годами, – а как в молодости? Пока докопаешься сам до этих, необходимых каждому, но таких недоступных истин, – тебя поджидают на пути шизофрения, алкоголизм или наркотики, половые извращения, самоубийство, преступления.

Философы должны подумать о том, как внедрить философию в массы, – о том, о чем думали Христос и Магомет. Нужны лаконичные формулы современного мировосприятия, эффектно поданные современными, столь богатыми средствами информации.

Главные религиозные храмы были центрами донаучной философской информации. Чтобы максимально повысить воспринимаемость информации, максимально воздействовать на народ, они синтезировали в себе все лучшее, что могло способствовать этому: храм был выше всех зданий, самый яркий по форме, из самых дорогих материалов, разрисованный лучшими художниками. Лучшая музыка, лучшие певцы, лучшие одежды. Чудеса создавались лучшими достижениями химии и других естественных наук. Но этого было мало. Авторитет церкви поддерживался силой оружия, денег, государственной властью и т. д. Конечно, многое из этого древнего опыта сейчас уже неприемлемо, – но кое-что не мешало бы перенять. Нет сейчас на земном шаре такого храма науки, который синтезировал бы в себе самые мощные современные методы эмоционального воздействия на человека. Современных храмов немало, но единого, лучшего, неповторимого, который был бы местом обязательного паломничества, как Мекка для мусульман, который оставался бы для человека ярчайшим впечатлением на всю жизнь, – такого храма нет.

Нет и современной библии – лаконичной (ведь у специалистов на это мало времени) и вобравшей в себя всю основную мудрость человечества ХХ века. Наши библии – энциклопедии – написаны сухо, наукообразно, специально. А прочесть хоть одну из них под силу лишь её главному редактору (да и то не верится, чтоб и он осилил!)

Древние владыки не жалели чуть ли не всей своей казны на храм, – так они ценили его значение для поддержания нормального здоровья своего народа. Надо было бы, чтобы лучшие архитекторы современности из лучших современных материалов создали бы величайшее здание в мире: и по величине, и по красоте. И лучшие художники разрисовали бы это здание. И лучшие кинематографисты создали бы лучшие зрелища, сопровождаемые музыкой лучших композиторов. И лучшие фокусники, спортсмены, дрессировщики и т. д. демонстрировали лучшие достижения человечества во всех областях его деятельности. И выступали бы там величайшие ученые современности. И все это было бы подчинено одному – подчеркнуть величие человека, и его счастья, и его науки. Чтобы это потрясало психику, как потрясает верующего мусульманина его знаменитый храм – Куб.

Надо продумать ритуалы этих служений во славу человека и его науки. Не надо бояться слова "ритуал" – наша жизнь и сейчас уже полна наших новых ритуалов: торжественные собрания, государственные праздники, вручение наград, пышные свадьбы и т. д. Но беда в том, что все наши современные ритуалы уступают по своему воздействию даже древнейшим  церковным ритуалам, – а ведь возможностей у нас гораздо больше, просто недооценили мы еще наши ритуалы.

Торжественное заседание в годовщину космонавтики – люди часами сидят и слушают, как правило, давно известные вещи: скучно, нудно. Величайшая тема ритуала – и примитивнейшая, нуднейшая форма. Даже пасха в церкви – и то поставлена куда красочней: тут и музыка Баха, и живопись Рублева,  и т. д., и т. п.

Нужна религия науки. Старые религии устарели, новой еще нет. Уже видно, что это будет за религия – религия человека и его науки. Эта религия все больше и больше входит в сознание человечества, вытесняя устаревшие религии. Но мы пока еще не осознали это как религию.

И не надо играть в слова. Мы, атеисты, – против религии. Но когда мы говорим так, мы имеем ввиду все устаревшие, донаучные религии. Мы еще не осознали, что к самой науке мы относимся так же, как в древности относились к религии – или, иначе говоря, для древних людей религия была тем же, что для нас сейчас наука. То была просто донаучная наука обо всем, донаучная философия. Сейчас она безнадежно устарела, не выдерживает никакой критики. Но современная философия, увы, не внедрилась еще в сознание народа. Мы живем в сложный переходной период – межвластья вер. И отсюда главная трудность нашего века: эпидемия безверия, цинизма, самоубийств – в прямом и во всех переносных смыслах: наркотики, половые извращения и т. д. И чем раньше мы продумаем и создадим эту нашу современную религию – веру в науку, тем скорее мы пресечем эту опасную эпидемию цинизма.