ПРОИСХОЖДЕНИЕ

МОИХ РОДИТЕЛЕЙ

 

"один мой дед был армянином

был в Турции изгоем он

но став российским гражданином

от геноцида тем спасен

другой евреем был венгерским

сел за политику в тюрьму

но гражданином стал советским

и это жизнь спасло ему"[1]

 

Как это обычно бывает с землянами, меня зачали папа-мама; и я был первый ребенок в семье. Поэтому, чтобы разобраться в своем происхождении, мне надо сначала более или менее ясно разобраться в происхождении моих папы-мамы.

Родной язык у меня русский. Однако вот что касается родного языка моих папы-мамы, то тут дело обстоит сложнее: у папы, Айрона (Аарона) Степановича Арзуняна, родной язык армянский; а у мамы, Эльвиры Исидоровны Розы, родной язык венгерский.

 

Арзуняны. В Турецкой Армении, в селе Тавры, под городом Сивас, мой прадед Хазар Ааронович Арзунян имел небольшую, семейную пекарню.

СПРАВКА: "Сивас, Sivas (древние названия – Кабира, Диосполис, Себастия), город в Турции, административный центр вилайета Сивас".[2]

Любопытны древние следы моей фамилии: 1. "После этого в Месопотамии Ардаширу подчинились правители княжеств Бет Арамайи, Забдицены, Арзуна"[3] (север Месопотамии – это юго-восток древней Армении). 2. Одним из патриархов Ассирии (тот же юго-восток древней Армении) был Мар Ишо-Яб I д`Арзун (582-595гг.).[4] 3. Древнее княжество Арзанена[5] – почти моя фамилия Арзунян! – многократно упоминается в монографии "Биайнили – Урарту" известного советского востоковеда Н. В. Арутюняна и локализуется в верховьях реки Тигр[6] (юг древней Армении). 4. В наши дни об этом княжестве напоминает и одна деревня в Ливане: "Одиннадцатого августа совместный гуманитарный конвой МККК и Ливанского Красного Креста эвакуировал 20 гражданских лиц в город Тир. Среди них были пожилые люди, один из которых мог передвигаться только при помощи инвалидной коляски, и семьи с детьми из деревни Арзун, расположенной к востоку от Тира"[7].

Это что касается фамилии Арзунян.

Но вот однажды в Одессу приезжал из советской Армении наш дальний родственник по фамилии Арцрунян[8], – тогда я и узнал о таких вариантах моей фамилии: Арцрунян – Арцруни. Причем вариантом Арцруни называлась, оказывается, целая царская династия.

СПРАВКА: "Арцруниды, династия армянских царей в 908-1021".[9]

Привожу некоторые сведения об их царстве. 1. "Васпураканское царство – армянское феодальное государство династии Арцрунидов, возникшее в 908 в обл. Васпуракан. <...> При Сенекериме (968-1021) в Васпураканском царстве было около 10 городов, 4 тыс. селений, 72 крепости, 115 монастырей, страна была очень густо заселена".[10] 2. Знаменательно, что одно время столицей царства как раз и был Сивас: "Нашествие сельджуков и наступление Византии вынудили Сенекерима Арцруни передать свое царство Византии. Арцруни получили земли в Малой Армении с центром в г. Себастия (современный Сивас)"[11]. 3. Об этих землях пишет и известный современный английский кавказовед Дэвид Лэнг: "Малая Армения была соответственно царством меньшего размера и с менее плодородными землями. Она лежала к западу от верховьев Евфрата, включала в себя районы нынешних Сиваса и Эрзинджана и граничила с древней Каппадокией".[12]

Получается, что не только моя фамилия восходит к армянской царской династии, – но и родиной моих непосредственных предков была столица этого царства! Поэтому с большой степенью вероятности можно утверждать, что во мне течет кровь этих армянских царей.

А по сообщению армянского историка Мовсеса Хоренаци (V-VI вв.), "оба эти дома (рода) — Арцруни и Гнуни — происходят от отпрысков Сенекерима[13]".

Тут уже речь идет, конечно, не об армянском Сенекириме Арцруни X-XI вв. н. э., о котором мы говорили выше и который жил полтысячелетия после Хоренаци, – а об ассирийском Сенекериме (Синахерибе) VIII-VII вв. до н. э., жившем за много столетий до Хоренаци.

СПРАВКА: "Синахериб, царь Ассирии (705-680 до н. э.), сын и преемник Саргона II. <...> Вел войну с Вавилонией и ее союзниками. В 689 приказал разрушить Вавилон. Уделял большое внимание благоустройству резиденции ассирийских царей г. Ниневия".[14]

А кто был Саргон II, отец Синахериба?

СПРАВКА: "Саргон II, царь Ассирии в 722-705 до н. э. <...> Завершил завоевание Израиля (721) и Сирии (взятие Кархемиша, 717); в 714 нанес поражение Русе I, царю Урарту, завоевал ряд областей восточной Малой Азии, а также Мидии; в 710-709 овладел Вавилонией".[15]

В общем оказывается, что род Арцруни уходит еще дальше в древность (к VIII в. до н. э.) и я – потомок не только армянских царей, но и знаменитых ассирийских, упомянутых в Библии: Саргона II (Книга Исаии, 20, 1) и его сына Синахериба (4-я Книга царств, 19, 36). О деятельности этих двух царей имеется множество сведений в исторической литературе, а также сохранились их изображения – например, находящаяся в Лувре (Париж) алебастровая плита, высотой 3,3м, из дворца Саргона II в Хорсабаде: справа – Саргон II, слева – Синахериб (илл. 1).

Таким образом, в нашей генеалогии прослеживаются почти три тысячелетия!

Отметим еще, что в следующем тысячелетии один из Арцруни, известный как Лев V Армянин (IX в. н. э.), сделал блестящую карьеру вне Армении – в великой Византийской империи. Он стал – ни много, ни мало – ее императором: "Николас Адонц (профессор Брюссельского университета[16]) доказал, что Лев V был отпрыском армянского княжеского рода Арцруни".[17]

Итак, как один из потомков Арцруни – я еще и потомок ассирийских царей Саргона II (VIII в. до н. э.) и Синахериба (VII в. до н. э.), а также родственник византийского императора Льва V Армянина (IX в. н. э.). Ничего себе родственнички!

Впрочем, по принципу созвучия, надо было бы поискать родственные связи и еще по двум направлениям: не являются ли ассирийские Арцруни потомками легендарного древнеиндийского героя Арджуны? И не является ли переселившимся в Гасконию потомком Арцруни знаменитый мушкетер д'Артаньян?

Что касается д'Артаньяна, то кроме созвучия, обратим внимание и на то, что как французские гасконцы, так и родственные им испанские баски (гаскони ≈ баскони) переселились в новую Иберию (будущую Испанию) со старой Иберии (Кавказа).

Итак, д'Артаньян ≈ д'Арзаньян ≈ Арзунян?

...Как-то дедушка рассказал мне, что когда они жили в Турции, то из своего села Тавры, под городом Сивас, они не ходили поодиночке в город: турки обязательно избили бы или зарезали. А ходить в город все равно приходилось: в какую-нибудь контору за справкой или на базар за покупками – для этого собирались по человек 10-20 (такую ораву опасно тронуть – тем более, что армяне тоже народ горячий).

В годах примерно 1901-1902, – к счастью, задолго до Холокоста 1915 года, – мой прадед Хазар Ааронович Арцруни, вместе с многочисленной семьей, эмигрировал из исламизированной Турции в преимущественно христианскую Одессу. Моему дедушке Степану Хазаровичу было тогда лет 16, а его беременной жене Анне Кероповне (ее девичья фамилия – Хайтаян) – лет 15. К счастью, еще при жизни папы – а может быть и дедушки, не помню – я записал некоторые данные о них в мою картотеку (илл. 2).

Их шестеро детей родились уже в Одессе: на илл.3 (Одесса, примерно 1920 год) слева направо: в первом ряду – Константин (Оскар) Степанович, Степан Хазарович, Александра (Шушана) Степановна, Анна Кероповна, Иван (Ованес) Степанович, во втором ряду – Айрон Степанович, Арам Степанович, Дмитрий Степанович; на илл. 4 (Одесса, примерно 1930 год) слева направо: в первом ряду – Арам Степанович, Степан Хазарович, Александра Степановна, Анна Кероповна, Айрон Степанович; во втором ряду – Иван Степанович, Дмитрий Степанович, Константин Степанович.

Бабушка Анна умерла, когда мне был один год, – так что я ее помню лишь по фотографиям. О ее семье у меня не сохранилось никаких сведений, – кроме слов папы о том, что она была из более интеллигентной семьи, чем тогдашние пекари Арзуняны (при феодализме – цари, при капитализме – пекари).

Дедушка и в Одессе занялся знакомым делом: нанялся рабочим в пекарню. Поднакопив деньжат, сам завел небольшую пекарню и нанял себе в помощь пару рабочих, – т. е. по будущей советской терминологии стал мелким буржуа. Потом произошли Октябрьская революция и НЭП, к концу которого были установлены такие налоги, что пекарню пришлось закрыть. После этого дедушка продавал камушки для зажигалок, работал официантом, жарил шашлыки в ресторанах, изготовлял помадки для продажи на улице – но Советская власть и тут всегда мешала ему делать деньги. А выйдя на пенсию, дедушка, благодаря его характерному лицу азиатского аристократа (несмотря на необразованность), – стал подрабатывать натурщиком в Одесском художественном училище и статистом в эпизодических ролях художественных фильмов Одесской киностудии (илл. 5, илл. 6, илл. 7).

Моему папе, единственному из детей Степана и Анны, удалось получить высшее образование: он окончил теплотехнический факультет Одесского политехнического института. И был принят на работу на "Дзержинку" (Одесский сталепрокатно-проволочный завод им. Дзержинского).

А поскольку это были 30-е годы, – когда Советская власть обильно "сажала", в частности, директоров и главных инженеров, – то для молодого специалиста Арзуняна чуть ли не в первый же год работы "освободилось" место главного инженера.

Когда я уже был взрослым, папа рассказывал:

– В 1937 году ректор Одесского политехнического института В. А. Добровольский как-то сказал в моем присутствии: "Ну, пошел третий тур..." Это сажали директоров и главных инженеров заводов как врагов народа: сначала был первый тур – и на место посаженных назначили новых; потом пошел второй тур – посадили этих новых и назначили опять новых; а потом третий тур... Но после третьего тура сажать перестали: потому что годовой план завалили – и надо было срочно выправлять положение...

Тогда – после третьего тура – и назначили моего папу главным инженером:

– И, конечно, мне было страшновато принимать эту должность, – говорил папа, – ведь не было уверенности, что не начнется четвертый тур... Но я был молод, безрассуден...

Впоследствии, в качестве главного инженера СМУ, папа строил нефтепроводы "Саратов – Москва", "Дашава – Киев", "Рени – Плоешти"; нефтебазы Увекскую, Ренийскую (илл. 8[18]), Одесскую и др. Изобрел резервуар собственной конструкции, который так и вошел в специальные справочники с нашей фамилией: "Резервуар Арзуняна".

И я всегда гордился в глубине души тем, что несмотря на свои номенклатурные должности, папа всю жизнь успешно увиливал от вступления в "несимпатичную" ему КПСС. Такое же увиливание благополучно унаследовали от него два его сына: я и мой брат Леон.

После СМУ папа много лет был заместителем директора по учебной работе Одесского техникума газовой и нефтяной промышленности и опубликовал несколько учебников, один из которых – "Сооружение нефтегазохранилищ", написанный совместно с В. А. Афанасьевым и А. Д. Прохоровым, – имеется в Российской государственной библиотеке, бывшей Ленинке.

(Подробнее о нем – см.: "Памяти отца, к 100-летию А. С. Арзуняна").

 

Розы. Мой дед по материнской линии Исидор Самойлович Роза (Розенфельд) родился в Австро-Венгрии, в деревне Поляна близ города Берексаз – ныне Берегово в Западной Украине (илл. 9): "Город Берегово находится на берегу речки Вирке, у подножья горы, склоны которой засажены виноградниками. Это единственный город в Закарпатье, большинство населения которого венгры. До Ужгорода 72 км".[19]

(В приведенной карточке картотеки, видимо, ошибочно, написано "Розенталь". По другим, вызывающим больше доверия данным, – "Розенфельд").

До войны, в Одессе, – мне тогда было уже пять лет – я помню и мать Исидора, мою прабабушку: я называл ее Маленькая Бабушка, поскольку она была самая низкорослая из взрослых; а звали ее Ида Бенович. В начале войны она эвакуировалась вместе с семьей деда Исидора – своего сына – в Приуралье, в город Миасс, где и умерла.

Ида Бенович, – по рассказам ее внучки, моей мамы, – была не венгерка, а еврейка. А вот с отцом Исидора дело обстоит не так ясно. 

Ида много лет работала экономкой в помещичьем доме и родила Исидора от помещика. Кто был по национальности этот помещик и как его звали, мама не помнила, – но еврейского языка Исидор не знал и его родным языком был венгерский. Помещик любил своего побочного сына Исидора и, чтобы обеспечить ему на будущее поддержку синагоги, заплатил некоему бедному еврею Самуилу Розенфельду за то, что тот оформил Исидора как своего сына. Так Исидор стал Самойловичем и Розенфельдом. Судя же по внешности и характеру Исидора, его биологический отец помещик был, скорее всего, венгром (тем более, что Берегово – венгерский город).

Когда четверть века назад мы с женой путешествовали на нашем "Москвиче-412" по Закарпатью, то чуть было не остановились на ночевку в одном селе, в доме пожилого человека с характерным венгерским лицом – из таких, кого любят снимать кинодокументалисты в качестве типичного представителя своей национальности. В то же время этот венгр был поразительно похож на моего деда Исидора, – и при разговоре с ним мне казалось, что вот-вот он сейчас улыбнется мне по-родственному и скажет:

– Эдвиг, ты что – не узнаешь своего дедушку?.. Это же я, твой дедушка Исидор!

Хотя я прекрасно знал, что мой дедушка Исидор давно умер, и встреченный мной венгр был гораздо моложе его.

Данная мимолетная встреча с коренным закарпатским венгром почти не оставила у меня сомнений в венгерских генах моего тоже закарпатского дедушки Исидора.

В общем, получается, что Исидор – полуеврей (по матери) и полувенгр (по отцу).

Повзрослев, Исидор отправился на заработки в венгерскую столицу Будапешт. Работал столяром на крупнейшем судостроительном заводе: монтировал столярку на строящихся судах; со временем выбился в руководители – стал председателем заводского профсоюза.

А бабушка по материнской линии Мальвина Людвиговна Роза (девичья фамилия – Грюнфельд) родилась в венгерском селе Маркод, возле города Алба Юлия в Трансильвании (тогда – Австро-Венгрия, сейчас – Румыния), хотя по документам она родилась в Будапеште (илл. 10). По ее рассказам, она была самым младшим, девятым ребенком в достаточно интеллигентной еврейской семье. Во всяком случае, ее отец, мой прадед Лайош (Людвиг), был ювелиром, а ее дед, мой прапрадед, – раввином.

Из Маркода семья переехала в Будапешт. Там Мальвина вышла замуж за Исидора (илл. 11), и у них родилось трое детей: на илл. 12 – слева направо: Людвиг, Юлиус, Мальвина и Эльвира (моя мама).

Мальвина знала идиш, а Исидор не знал, – и их общим языком стал венгерский. Естественно, что он стал родным языком и их детей.

Исидор ни в какие политические партии не вступал; но во время социалистической революции 1919 года – как активный профсоюзный деятель – собственноручно вывез с завода на грузовой тачке его хозяина и вытряхнул за ворота. А вскоре Исидор стал даже председателем ревтрибунала Будапешта (илл. 13).

После прихода к власти контрреволюции Исидор был приговорен к смертной казни, замененной потом пожизненной каторгой.

Не знаю, скольких успел он приговорить к смертной казни, – но на двери его одиночной камеры кто-то из руководящих тюремщиков написал клеймящую надпись: "Убийца!" Однако нет худа без добра: эта надпись оказалась, как это ни странно, спасительной для Исидора. Дело в том, что рядовые тюремщики регулярно заходили в камеры политических заключенных и избивали их, а в камеру с устрашающей надписью "Убийца!" заходить боялись. Между тем этот "убийца" был невысокого роста, щуплый, – и представлять опасность для здоровяков тюремщиков не мог... Об этом сам Исидор рассказывал мне с усмешкой.

В 1922 году, в составе 400 политзаключенных, Исидор оказался – в качестве политобмененного – в Советской России. А вскоре к нему приехали из Будапешта жена с детьми, – и поселились они в Одессе. В момент эмиграции моей маме было семь лет.

В Советском Союзе вся эта семья фигурировала в документах как венгры. И в детстве я не знал об их еврейских корнях. А узнал я об этом позже: "Во взрослом возрасте, несмотря на обычное советское атеистическое воспитание, у меня стал проявляться естественный интерес к религии, и на мой вопрос отец ответил мне, что армяне – христиане григорианского толка и могут посещать близкую им православную церковь, а мать... Мать вдруг смутилась и настойчиво стала уклоняться от ответа... Но, всегда приучавшая меня к правде, мать не могла и сама долго уклоняться от нее – и в конце концов она призналась, что, хотя в советских паспортах ее и ее родителей пишется, что они венгры, в действительности же, по происхождению, они евреи".[20]

В репрессивные 30-е годы, когда мой папа сменил арестованного главного инженера на Дзержинке, – дедушке Исидору, работавшему начальником столярного цеха на Одесской гособувной фабрике №2, тоже предложили, несмотря на отсутствие высшего образования, сменить арестованного директора этой фабрики. Но, в отличие от моего папы, дедушка уже был к тому времени стреляный воробей, – и отказался от весьма рискованной тогда карьеры, так и оставшись до пенсии начальником столярного цеха.

Мои дяди Людвиг и Юлиус, как и мой папа, окончили Одесский политехнический институт. Мама училась год-два в Одесском медине, – но продолжить учебу ей не удалось: сначала из-за рождения меня, потом – из-за войны и эвакуации. Во время войны работала короткое время чертежницей, после войны была просто домохозяйкой, а после развода с отцом – когда я и мой брат были уже взрослыми – работала секретарем-машинисткой в Одесском СМУ "Союзнефтеизоляции". 

Если говорить об еврейских корнях семьи моей мамы, то хочу сразу же ответить на возможный вопрос читателей-евреев: соблюдала ли данная семья еврейские традиции, была ли кошерной?

Я уже говорил, что из пяти членов их семьи только бабушка знала идиш. Это была будапештская семья предреволюционной эпохи начала ХХ столетия, проатеистическая и просоциалистическая – семья евреев, ассимилировавшихся в венгерскую нацию. И естественно, отбросивших устаревшую, на их взгляд, традицию кошерности еще в Венгрии; тем более, даже намека на традицию кошерности не оставалось у них после эмиграции в Советскую Россию.

В 30-е годы почти все 400 политобмененных венгров, б'ольшая часть которых жили в Москве, были – кто расстрелян, кто умер в ГУЛАГе. По словам моего деда, рабочими оставались из них лишь двое: он и еще один – вот эти двое и избежали репрессий. Впрочем...

"Однажды дед ехал в поезде с делегацией рабочих обувной фабрики в Ленинград. В вагон вошли трое сотрудников НКВД и предложили ему «пройти» с ними. Хорошо зная, чем кончались тогда эти «пройти», дед по революционной пролетарской привычке повел себя «не интеллигентно»: стал орать, что это провокация, что он никуда не пойдет. Тут проявилась и интернациональная рабочая солидарность: друзья деда по обувной фабрике надвинулись на энкаведистов. И как это ни невероятно, те ретировались. С тех пор НКВД так и не трогало деда (видимо, очередной план по репрессиям был выполнен и без него)" (илл. 14).[21]

Позже дед с сожалением говорил, что, опасаясь обыска и ареста, вынужден был сжечь тогда все свои революционные фотографии, – в том числе и те, где он был снят вместе с их вождем Бела Куном, расстрелянным НКВД в 1938 году.

А у двух сыновей Исидора, – моих дядей, – профессиональная карьера, как и у моего папы, сложилась вполне успешно. Дядя Людвиг был главным инженером управления, построившего в Индии – в порядке советской помощи – Бхилаисский металлургический комбинат, а потом много лет возглавлял Серпуховский инструментальный завод. Дядя Юлиус начинал карьеру в Одессе в качестве инженера, а потом переехал в Москву, на службу в Министерство обороны, где дослужился до звания полковника.

 

Когда я родился, мой папа был главным инженером "Дзержинки" и ему было 29 лет (по советским документам – 27). А мама была студенткой медина, и ей было 20.

Как представитель молодого поколения, папа не вполне разделял буржуазные, антисоветские настроения своего папы, моего дедушки Степана. В отличие от него, папа находил в Советской власти не только минусы, но и плюсы – например, бесплатное образование. Но такой, кровной заинтересованности в этой власти, как была, например, у другого моего дедушки – Исидора, у папы, естественно, не было. И чем дальше, тем отрицательнее относился папа к Советской власти – из-за ее тирании, развала сельского хозяйства и др. И хоть не стал он поклонником капитализма, но и поклонником советского социализма тоже никогда не был.

А вот мама – другое дело: она выросла в семье социалиста-революционера. Для мамы Советская власть, являвшаяся в какой-то мере детищем соратников ее отца и спасшая его от каторги, была родной властью, чуть ли не семейным делом.

Таким образом, политические настроения моих предков Арзунянов и моих предков Роз были диаметрально противоположны. Так что я рос в атмосфере постоянной – хоть и, в основном, почти молчаливой – идеологической полемики. И это, буквально с детства, стимулировало выработку мной самостоятельного мировоззрения.

Что же касается языка, – то папа не знал родного языка мамы, а мама не знала родного языка папы, так что семья была русскоязычная. Для меня это закрепилось еще русскоязычным городом Одессой, с языком ее коммунальных квартир, дворов и улиц; а также ее школ и вузов, в которых я учился. И, наконец, это еще больше закрепилось моей профессией филолога-русиста, преподавателя русского языка и литературы, редакционно-издательского работника; и моим литературным творчеством: поэзией, прозой, публицистикой.

Национальность не передается, как полагали гитлеровцы, по крови или, как полагали сталинцы, по пятой графе в паспорте. А определяется как "принадлежность человека к определенной этнической общности людей, отличающейся особенностями языка, культуры, психологии, традиций, обычаев, образа жизни. Согласно ч. 1 ст. 26 Конституции РФ каждый вправе определять и указывать свою национальную принадлежность. Никто не может быть принужден к определению и указанию своей национальной принадлежности".[22]

Полагаю, что по этим критериям моя нацинальность – русский. Что же касается моего происхождения, то оно не совпадает с национальностью: с учетом восьми моих прадедушек-прабабушек, я на 4/8 (т. е. на 50%) – армянин, на 3/8 (на 37,5%) – еврей и на 1/8 (на 12,5%) – венгр.

Вообще, это я копнул всего лишь на 2 поколения назад – а если копнуть на 20, 200 поколений? Уверен: там в моих предках числились бы десятки, сотни национальностей. Потому что все мы, земляне, конечно же, братья, и у всех нас общие предки – Адам и Ева.

Итак, несмотря на инородное происхождение моих непосредственных предков, я – плод русской культуры и в то же время ее труженик. Хоть я и не живу сейчас в государстве под названием Россия, а мой родной город Одесса входит в состав другого государства, под названием Украина, и я являюсь гражданином третьего государства, по другую сторону океана, под названием Соединенные Штаты Америки, – тем не менее полагаю, что я все равно остаюсь маленькой клеточкой громадного организма русской культуры...

Ведь родной язык, – а значит, и родную культуру, – как мать, не выбирают: они даются нам свыше.