Ж. Р. де Сервье

"Жены двенадцати цезарей", в 2-х томах,

пер. с англ. Л. Каневского. –

М., КРОН-ПРЕСС, 1998.

 

Девушки /древнеримские весталки, жрицы храма богини Весты/, которые нарушили обет девственности до тридцати лет, приговаривались к смертной казни: их замуровывали живыми в подземелье темницы, которая была специально выстроена для этого на месте, получившем название "проклятого поля". Их вели туда с закрытым лицом, так как считалось, что они недостойны даже видеть божий свет; в их каморке ничего не было, кроме еле мерцающей свечи, хлеба, воды или молока и оливкового масла. В тот день, когда их отправляли в подземелье, все жители города надевали траур, все городские лавки закрывались и повсюду были печальные, хмурые лица. Возлюбленный весталки, с которым она совершила тяжкий грех, разделял с ней ее вину: его забивали насмерть батогами. (Стр. 8).

 

Говорят, что когда Цицерон родился, его мать не испытывала родовых мук. Он получил имя Марк Туллий Цицерон. (Стр. 18).

 

Нужно сказать, что диктаторство в Риме было экстраординарным политическим институтом, к которому римляне прибегали лишь в самых редких случаях, когда республике угрожала реальная опасность. Диктатора обычно избирали консулы. Он получал полное право распоряжаться судьбой своих подданных, их жизнью и смертью. Вынесенный им приговор не подлежал апелляции. Диктатора называли господином народа – Magister popull, все остальные магистраты беспрекословно подчинялись ему. К его приказам, как, впрочем, и к предсказаниям оракулов, относились с большим уважением, и все консулы находились в его полной зависимости. Впереди него обычно шествовали двадцать четыре ликтора /почетных стража/, и его действия не ограничивались никаким законом. Он назначал по своему выбору начальника конницы (своего помощника), второго после себя по званию офицера, который всегда принимал участие в битве только в пешем строю. Диктатор исполнял обычно свою должность в течение полугода – больший срок не допускался из-за опасения, как бы облеченный столь большой властью человек не превратился в тирана республики. (Стр. 23-24).

 

Апофеоз, или торжества, связанные с превращением человека в божество, проводились в Риме, когда его гражданам приходила в голову идея возвысить императора, императрицу или какую-то другую выдающуюся личность до уровня богов. Эта важная церемония обычно проходила таким образом. Из воска делалось изваяние человека, кандидата на божество, которое устанавливалось для всеобщего обозрения на парадном постаменте, и к нему в течение семи дней приходили сенаторы и другие важные сановники, чтобы засвидетельствовать новому божеству свое уважение. После чего изваяние с большой помпой переносили к римскому форуму, где исполнялись песнопения в честь усопших героев, а затем дальше – к Марсову полю, расположенному за городскими стенами, где произносилась хвалебная речь. Тем временем первосвященники, или верховные жрецы, поднимали изваяние на второй ярус погребального костра высотой в пятиэтажный дом, сделанный в виде пирамиды, внутри которой были связки сухого хвороста и приготовлено большое количество благовоний. Наконец, император в сопровождении консулов и магистратов поджигал хворост, и когда костер разгорался, оттуда вылетал орел, если речь шла о мужчине, и павлин, если почести оказывались женщине. Птица, напуганная пламенем костра, в страхе улетала прочь, а люди считали, что она таким образом унесла с собой душу умершего к богам. После такой торжественной церемонии на этом месте возводился храм в честь нового божества. Поначалу такой высокой чести было непросто добиться. (Стр. 24-25).

 

Взяв в руки благородную даже в смерти мертвую голову, она /Фульвия, жена консула Марка Антония/ не могла отказать себе в подлом, злобном удовольствии ­­– вынув из волос длинную шпильку, она проткнула ею язык того человека, который так часто метал громы и молнии в адрес ее мужа в сенате, предавая анафеме и ее низкие развлечения, – удовольствие, которое испытала когда-то одна вступившая в кровосмесительную связь принцесса, проткнув разящий язык величайшего из сынов человеческих, когда ей принесли на блюде отрезанную голову святого Иоанна Крестителя. (Стр. 40).

 

Нужно отметить, что римляне устраивали большой праздник в честь своего первого бритья бороды. Он назывался barbatoria (barba – по-латински "борода") и обычно сопровождался веселым и обильным пиром. Римляне, будучи людьми суеверными, всегда хранили свою первую сбритую бороду. Так, Нерон, положив ее в золотой ларец, посвятил свой дар Юпитеру на Капитолии. Большинство римлян сбривали бороду в тот день, когда они надевали свою первую мужскую тогу, но иногда это происходило и позже. (Стр. 45-46).

 

Говорят, что однажды Овидий нечаянно застал Юлию с императором /Августом/ и они вели себя не так, как то подобает дочери с отцом. За свое неумышленное любопытство Овидий поплатился девятью годами ссылки в городке Томы /ныне город Овидиополь в Одесской области Украины/ на Черном море, где и умер в 17 году н. э. Официально сообщалось, что поэт был сурово наказан за другое преступление. Правда это или ложь – остается только гадать. Однако нужно сказать, что Калигула без стеснения впоследствии заявил, что его мать Агриппина была плодом кровосмесительной любви императора и его дочери. (Стр. 93-94).

 

Она /Юлия, дочь императора Августа/ была неистощимой выдумщицей все новых и новых способов устроить вызов общественной нравственности. Однажды ей в голову пришла занятная мысль – она решила каждый день водружать на голову статуи Марсия на римском форуме, этого фригийского сатира, спутника Вакха (символ городских шалостей) столько венков, сколько раз она согрешила за ночь. (Стр. 97).

 

Поэтому Мессалина /императрица/ решила изменить в свою пользу сознание граждан Рима, введя новое право для женщин: теперь каждая из них могла иметь не одного, а нескольких мужей одновременно. <...> Брачный контракт был составлен по всем правилам. Свидетели поставили под ним свои подписи; не было забыто и важное условие – брак заключается для продолжения рода. Но самое удивительное, что под этим свидетельством появилась подпись (собственноручная!) Клавдия /императора, ее мужа/. Какое чудо! <...> Мессалина появилась на торжестве в наряде невесты и принесла жертвы богам, прося у них счастья и процветания в браке. На роскошном свадебном пиру она, как и полагается, сидела рядом с Силием /своим новым женихом/. (Стр. 142-144).

 

Она /мать императора Нерона/ часто ложилась рядом с ним /Нероном/ на его носилках и принималась ласкать его с поразительным бесстыдством, принуждая его совершить с ней кровосмесительный грех. Существует немало доказательств, что ее любовный пыл передавался ему, и охваченный страстью Нерон удовлетворял его к удовольствию обоих. (Стр. 184).

 

Император /Нерон/, чтобы лишить ее /его мать Агриппину/ малейших подозрений /в намерении казнить ее/, даже посоветовался с ней по некоторым важным государственным делам, пообещал ей несколько милостей, о которых она даже не просила, он придумывал для нее всевозможные развлечения и всегда и везде восседал ниже ее – диктуемое особым уважением отличие, которое более всего нравилось ей. (Стр. 188).

 

Когда ему /императору Нерону/ доложили, что она /его мать Агриппина/ мертва, он изъявил желание увидеть ее обнаженной. Разглядывая тело убитой, он ощупывал ее, то похваливая, то поругивая ее физические достоинства и недостатки. Потом, обращаясь к тем, кто стоял у него за спиной, он игриво заметил:

– Никогда не думал, что у меня была такая красивая мать!

Многие сомневаются в этом инциденте, но, зная его характер, принимая во внимание тот факт, что у него долгое время была наложница – вылитая мать, – можно без труда поверить, что этот зверь оказался способен и на такое. (Стр. 192).

 

Он /император Вер/ находился в преступной любовной связи со своей тещей Фаустиной, не постеснялся осквернить брачное ложе самого Марка Аврелия /императора, назначившего Вера своим сопровителем/, своего тестя и благодетеля, позорным кровосмешением и чудовищной неблагодарностью. Отвратительная половая связь между Вером и Фаустиной не вызывает никакого сомнения. <...> Говорят, что Вер даже не скрывал своей любовной страсти с Фаустиной, весьма гордился ею и даже не мог сдержаться, чтобы не прихвастнуть этим перед ее дочерью, своей женой. (Стр. 369).

 

Она /императрица Фаустина/ без тени стыда появлялась в амфитеатрах или на набережных, где заставляла обнаженных гладиаторов или матросов дефилировать перед ней в таком виде, а она, оценивая их мужские достоинства пальчиком, подзывала к себе приглянувшегося ей кандидата. (Стр. 370).

 

Но, увы, покои Юлии /императрицы-матери/, которые по законам империи считались святыней, которую никто не смел осквернить, стали местом кровавой расправы над Гетой /один из двух соимператоров-братьев/. Как только этот несчастный принцепс вошел в спальню матери, из укрытия выскочили солдаты Каракаллы /второго соимператора-брата/ с обнаженными кинжалами. Они устремили свой кровожадный взор на человека, который сейчас должен был стать жертвой мести их господина. Увидав убийц (а в том, что это убийцы, у принцепса не было никаких сомнений), Гета бросился на грудь матери – где же еще он мог укрыться? Он обнял ее и, сжимая изо всех сил, только кричал:

– Мама, дорогая мамочка, спаси меня!

Императрица прижимала к себе сына, стараясь защитить его, пусть даже ценой собственной жизни, но ни горе императрицы, ни уважение к ней не остановили подлых убийц. Она не выпускала сына из своих объятий. Но это не помешало грубым солдатам несколько раз пронзить острыми кинжалами тело Геты, и его кровь обагрила грудь матери. Сама Юлия была ранена в руку. Это сделал либо один из убийц, либо сам Каракалла, который не смог из-за своей жгучей ненависти и жестокости оставаться в стороне и ворвался в комнату. (Стр.493-494).

 

Говорят, что Юлия была все еще такой красавицей (она выделялась среди всех красивых, по общему мнению, женщин), что однажды, когда император увидел ее в великолепном и очень идущем ей одеянии, то был настолько поражен ее чарами, что, бросив влюбленный взгляд на мать и тяжело вздохнув, сказал:

– Как бы я был рад, если бы мне было только позволено!

Юлия, которая призвала на помощь все свои обольстительные качества только для того, чтобы пробудить в сыне преступную страсть, обрадованная своим очередным завоеванием, ответила:

– Твоя вина, если ты отказываешься от того, чего желаешь. Разве не ты здесь абсолютный господин и хозяин? Разве не ты составляешь законы для всего мира и никому не подотчетен в своих действиях? Разве у тебя нет права делать то, что захочется, и не подвергаться  осуждению, как остальные?

Такой ответ снял все препятствия. В результате Каракалла женился на вдове отца и на своей матери, добавив таким образом к череде прочих еще одно противное самой природе преступление. Об этом нам сообщает Спарциан, но большинство историков отрицают такой брак. (Стр. 496-497).

 

Даже девственные весталки не избежали гонений Каракаллы. Он приказал нескольких из них закопать живыми в землю за то, что они оказались "слишком целомудренными", а множество других, которые с презрением отвергли его домогательства, не испугавшись угроз, умерли мученической смертью за свое целомудрие, что противоречило законам империи, жестоко каравших таких девушек как раз за обратное. (Стр. 499).

 

Он /император Гелиогабал/ тем не менее отправился в сенат и заставил сенаторов предоставить его матери Соэмии и бабушке Мезе места среди них. Это было чудовищным нововведением в жизни римского общества и явным унижением сенаторского достоинства. <...> Они заняли места рядом с консулами, они голосовали, подписывали бумаги – одним словом, исполняли все служебные обязанности сенатора. (Стр. 525).

 

Он /император Гелиогабал/ создал сенат из дам, выделив для этой цели дворец на Квиринальском холме. В этом серьезном учреждении рассматривались дела, связанные с сексуальными проблемами, а также вопросы о моде, порядок приоритетов, как находиться в лучшей форме, какому цвету лица отдать предпочтение. Там проходили продолжительные дебаты по поводу того, кого из знатных дам должны носить на стуле, а кого – на носилках, кому можно ездить верхом на коне, кто может получить привилегию на ношение украшений из золота или только из драгоценных камней. (Стр. 526).

 

Но одним из самых экстравагантных его /императора Гелиогабала/ начинаний стало введение поклонения его любимому богу Элагабалу (Элагабал – это имя финикийского бога Солнца, которому поклонялись жители Эмессы. Это божество представляло из себя большой камень, круглый у основания, с верхом конической формы. Он был черным, и на нем были выгравированы какие-то странные письмена. Финикийцы утверждали, что этот камень упал с неба и посему пользовался у них особым почтением), возле него проводились неслыханные религиозные церемонии. (Стр. 526).

 

Он /император Гелиогабал/ написал сенату письмо. В нем он утверждал, что из всех заблуждений, которым подвержен мужчина, ни одно не заслуживает абсолютного и немедленного прощения, кроме того, к которому приводит его слабость. Как трудно противостоять безумию любви! Несравненная красота Северы /весталки/ не дала ему времени на размышление, страсть затмила его рассудок, короче говоря, если и совершено зло, то он был не в силах ему противостоять, к тому же, если как следует разобраться, он не видит причины для такого шума из-за его поступка. Что же здесь странного, необычного, если жрец Солнца женится на весталке? Напротив, все должны только радоваться союзу двух священных лиц, теперь связанных узами брака, ибо от такого единения понтифика с весталкой ничего другого не может быть произведено, кроме потомства скорее небесного, чем земного, смертного. (Стр. 535).

 

Ни один предыдущий император не заходил так далеко в своих загулах. Ему /императору Гелиогабалу/ уже было мало прежних безумств, и теперь он проводил ночи в самых развратных притонах, среди извращенцев, где он любил играть роль знаменитых куртизанок, старательно подражая их манерам, привычкам, даже менял голос, копировал их жесты, отдаваясь, как проститутка, он занимался мужеложством с шутами, клоунами и рабами, и от этих преступных оргий и безумств сотрясался весь Рим. Неспроста о нем говорили, что он – мужчина для каждой женщины и женщина – для каждого мужчины. (Стр. 536).

 

Ему /императору Гелиогабалу/ было предсказано, что он умрет преждевременной насильственной смертью, и он, для того, чтобы обмануть злоумышленника, если тот нападет на него, всегда носил с собой шелковые шнурки, чтобы повеситься, яд в золотом ларце, чтобы избрать такую смерть, которая была ему больше по душе. Он также велел построить высокую башню, в которой мог бы укрыться в случае необходимости. В ней он выстлал пол серебряными пластинами, украсил все бриллиантами и драгоценными камнями. А все это для того, чтобы если вдруг он изберет другой способ гибели, например выбросится из окна, то очевидцы сказали бы, что его смерть была великолепна. (Стр. 546).

 

Прежде всего он /император Александр/ запретил странное, фанатичное поклонение богу Элагабалу и отправил черный камень назад, в Эмесу, – тот самый камень, который Гелиогабал заставлял всех чтить, что, конечно, не вызывало ничего, кроме насмешек. (Стр. 549).

 

Получив необходимую информацию, Александр велел арестовать фаворита /за взяточничество/. Он призвал всех обманутых этим человеком публично выступить с обвинениями в его адрес. В результате суд осудил его за множество подобных должностных преступлений. Турин был приговорен к смертной казни. Его подвесили на виселице, под которой развели костер из соломы и зеленых веток. В результате осужденный задохнулся. Совершенное им преступление назвали "продажей дыма", так что наказание вполне соответствовало его вине. (Стр. 555).

 

Когда один важный посол с Востока подарил ей две крупные жемчужины, император запретил ей их носить, объяснив, что не позволит ей вводить при дворе обычай носить дорогостоящие украшения. Поэтому он приказал продать драгоценные жемчужины на аукционе.

Как хотелось императрице, чтобы император не был так строг! С каким сожалением расставалась она с жемчужинами, которые предназначались для украшения ее особы, а теперь переходили в другие руки. Но ей не пришлось пережить такого унижения. Никто на них не претендовал. То ли первоначальная цена оказалась слишком высокой, то ли люди опасались реакции императора, который не терпел роскоши, но жемчужины вернулись к ее владелице. Но ее надежде когда-нибудь надеть их на себя не суждено было сбыться. Александр приказал украсить ими статую Венеры. (Стр. 556).